Андрей Николаевич оглянулся, перехватил взгляд инспектора, скривил губы, снова повернулся к терминалу.
«Чужой мои читает письма», – прочёл его сообщение Володя. «Пусть», – коротко ответила Светлана Васильевна.
«Может, тогда голосом?».
Вместо ответа в углу экрана возникло окно, в нем – подсвеченное лицо Берсеньевой.
– Потому что всё равно Владим Владимыч рядом, как раз у меня за спиной, – предупредил Сухарев.
– Владим кто? – рассеянно переспросила Светлана Васильевна. Видно было, нечто занимает её куда больше, чем разговор. – А, вот вы о ком! Господин инспектор, моё почтение, – сказала она. На миг отвлеклась, затем снова вернулась к неведомому занятию.
– Светлана Васильевна, – произнёс официальным тоном Владимир, – я должен задать вам несколько вопросов.
– Вопросов и даже несколько? Подождать придётся, я занята.
– Но избранная вами линия поведения…
– Бросает тень на мою репутацию? Пусть. Есть вещи поважнее вашего мнения обо мне и о моём поведении. Мне действительно некогда, память Яна важнее.
«Как Сухарев на неё пялится!» – заметил мимоходом Володя. Сказал:
– Разговор не займёт много времени, давайте я зайду к вам, если вам действительно некогда.
– Не зайдёте. И не только вы. Никто не зайдёт к Аристотелю, пока я не решу, что можно.
«Она снова что-то выстукивает. Клавиши щёлкают, в микрофон слышно». Тут инспектора осенило: «Память Яна, она сказала! Сухарев спрашивал её, она ответила, что как раз этим занята. Они сделали новый скан!»
– И что там, в скане? – быстро спросил он.
Андрей Николаевич втянул голову в плечи.
– Та-ам?.. – протянула Берсеньева. – В скане? В сканах, вы хотели сказать. Шум маловразумительный, но есть островки. Слышите, Андрей? Понимаете, что это значит? Изолированные области. И кроме них – регуляризованные тёмные массивы, с которыми и так всё ясно. Кажется, я поняла, что произошло. Поэтому никто, кроме меня, не подойдёт к «Аристо», пока не закончу расшифровку и не построю инварианты преобразования.
– Вы закрыли доступ к массивам? – спросил Сухарев, растягивая слова, как будто не верил.
– Да.
Окно связи исчезло с экрана.
«Поговорили, – думал Володя, изучая застывший лик Андрея Николаевича. – Она довела идола до полной одеревенелости. Ну-ка, я его шевельну».
– Вас лишили доступа к телу, господин заместитель директора?
– К телу? – удивился Сухарев, глянув туда, где лежал Ян. – Не к телу, а к расшифровкам скана памяти. И не ко всем фрагментам расшифровок, а к части. И не лишили доступа, а запретили что-то менять. И не только мне, а и всем нам.
– Как же Светлана Васильевна посмела монополизировать память директора?
– Посмела, как видите. И не память она монополизировала, а право на расшифровку. Да, Свете смелости не занимать.
«Определённо, он к ней неравнодушен. Это тоже возьмите на заметку, инспектор».
– Ну, а если я, к примеру, взломаю дверь или влезу к «Аристо» через окно?
– Аристотель – кха! – живёт в подвале, там окон нет. Я сомневаюсь, что у вас получится взломать дверь, даже если прихватили гранатомёт.
Инспектор пропустил замечание мимо ушей, мысль, до того времени шедшая вторым планом, заняла его внимание полностью, стало не до обмена шпильками.
«Похоже, их всех беспокоит не состояние Яна, а содержимое его памяти. Если только возня, которую они затеяли, не часть сговора. Не морочат ли вам всё-таки голову, господин инспектор? Не к телу, говорит, лишила доступа. А к телу? Может, Ян вообще мёртв».
– Андрей Николаевич, – проговорил он нарочито спокойно, – я требую, чтобы вы немедленно разбудили Горина.
Сказав это, Владимир сделал пару шагов к стеклянной стене. «Обычное стекло или сапфировое? Или модный силикофлекс? Не сдвигается ли перегородка? Если сдвигается, то как?»
– Дорогуша! Кхе! Кхе-хм! Я ведь вам говорил, его нельзя просто так будить. Это для психики очень опасно. Вот Светлана Васильевна разберётся с инвариантами, попробуем обратный перенос, тогда и…
– Нельзя, слышите вы? – поддержала Инна Гладких. – Андрюша, останови его!
– Знаете, Владим Владимыч… – начал, выдвигаясь из-за стола, заместитель директора.
«Ага, в этом мнения не расходятся. Сговор».
– Не знаю! – со всей жесточью отрезал инспектор. – Вы вчетвером тянете время и пытаетесь сбить меня с толку, но больше не выйдет. Откуда мне знать, что ваш директор жив? Почему я должен верить басням об аппаратном сне и потере памяти? Правильно ли я понимаю, что аппаратный сон вы можете прервать и возобновить в любой момент?
– Да-а, – неуверенно протянул Синявский.
– Правильно ли я понимаю, что сон этот вызван действием излучения, а излучателями управляет «Аристо»?
– Митя! – скрипнул тенорок Сухарева.
– Кхм! Правильно понимаете. «Аристо» здесь абсолютно всем управляет, в разумных пределах, конечно.
«Не факт, что в разумных. Об этом после. Отвлекающий вопрос им».
– Где же тогда излучающая аппаратура? Я вижу голые стены, кушетку и на ней тело, похожее на труп.
Инна хихикнула, физиономия Сухарева осталась непроницаемой. Синявский ответил с улыбкой:
– А вы ожидали увидеть гирлянды из проводов, шкафы с электронным хламом, параболические антенны и… Ха-кха! И прочую дребедень? В стены вмонтирована система мощных управляемых излучателей.
– А стекло?
– Митя! – снова предостерёг Андрей Николаевич, но старый психофизик отмахнулся: «Отстаньте с вашей конспирацией». Указал пальцем на перегородку, пояснил:
– Силикофлекс. Слышали о таком?
«Понятно. Силой не пробиться, надо уговаривать».
– Вижу, что слышали. Так вот, – хе-хм! – дорогуша, перегородку сдвинуть я не дам и дверь не открою. Говорю вам как врач…
«Стало быть, она сдвигается, – удовлетворённо констатировал инспектор, не слушая, что Синявский говорит как врач. – Понятно-понятно. Опасно для психики и всё такое прочее. Но раз тебя беспокоит здоровье больного, с тобой можно поторговаться».
– Дмитрий Станиславович! – перебил он. – Я и не просил пустить меня внутрь. Разбудите Яна, только и всего. Ненадолго. Дайте очнуться и сразу усыпите. Психика выдержит, ведь выдерживает она сны. Нет, я именно настаиваю. Требую. Вы понимаете, если у меня сложится впечатление, что вы сознательно вводите меня в заблуждение…
– Вы кликнете своих людей? – вклинился Сухарев. Явно нарывался на скандал, но инспектор даже бровью не повёл.
– Так что же, доктор? Вы слышите меня? – настаивал он.
– Да. Я слышу. Придётся подчиниться давлению. Я разбужу его ненадолго, но когда увижу, что… Кхе! Позвольте, Андрей, я сяду. Что? Не хотите, так я за другой терминал. Видите, инспектор настаивает.
– Я снимаю с себя всякую ответственность, – заявил Андрей Николаевич.
«Снимай-снимай. Не то ещё снять придётся. Ответственность он снимает».
– Может, не надо, Митя? – несмело проговорила индианка.
– Ничего, я осторожно. Действительно, видит же он сны. Одним кошмаром больше, одним меньше.
– Послушайте, господин Владимиров, – не унимался Сухарев. – Вы угробите его личность, а заодно и дело всей его жизни! Поймите, активируется сознание, Ян начнёт переосмысливать сны, запустится распаковка памяти…
– Распаковка? – заинтересовался инспектор. – А вы хотели убедить меня, что память Горина стёрта. Теперь выясняется, что не стёрта, а запакована. Где она содержится?
– Не пытайтесь поймать меня на слове! Когда я вам это говорил, сам так считал. Слышали же, что рассказала Света?! Ведь вы через плечо заглядывали! Чёрт вас возьми с вашими провокаторскими штучками, Владим Владимыч Владимиров!
– Ну, хватит! Прекратите истерику.
– Андрей, успокойся, – упрашивала Инна, став между инспектором и Сухаревым. – Митя обещал, что сразу усыпит.
– Вот именно, – сказал Синявский, не отвлекаясь от монитора. – А вы, господин неверующий, следите лучше за больным. Второй раз будить не стану. Пропустите момент – ваша вина.
Володя приник к прохладному силикофлексу.
Человек на кушетке шевельнулся, приподнял подбородок, приминая затылком подушку, что-то беззвучно сказал. «Жаль, не слышно, что говорит», – подумал инспектор, но тут же услышал сзади, из динамиков терминала, неразборчивое хрипловатое бормотание: «Ма, я не хо!..» – а после, громче и явственней: «О! Не хочу куклы, убери мама! А-а!»
Голова на подушке дёрнулась, человек зашарил свешенной рукой по полу.
– Дмитри… Митя, немедленно усыпляй его! – просил Сухарев. – Инспектор, вы налюбовались?!
Володя не ответил; следил, как поднимается оживший труп. «Залысины, короткие волосы дыбом, птичий нос. Это Горин? На вид – лет пятьдесят с лишком; рост выше среднего; нос длинный, прямой. Губы прямые, тонкие…»
Разбуженный после аппаратного сна мужчина был смешон. Напоминал переполошенную цаплю, так же неуклюже переступал с одной кафельной плитки на другую босыми худыми ногами. Пижама висела на нём, как на огородном пугале. Глаза…
